— Если вы все-таки когда-нибудь будете обо мне писать, называйте меня по-казахски: Баурджан Момыш-Улы. Пусть будет известно: это казах, это пастух, гонявший баранов по степи; это человек, у которого нет фамилии.
Фраза, которую я взяла для эпиграфа к статье, принадлежит главному герою и, по сути, соавтору книги Александра Бека «Волоколамское шоссе».
Не знаю, о чём должна была сказать читателям эта фраза по замыслу автора и героя книги. Мне нравится думать, что она — о важности любого опыта и о том, что не обстоятельства формируют человека, а то, как он их проживает.
Волоколамское шоссе — это путь к Москве, который в октябре 1941 года закрыли от немцев бойцы 316-й стрелковой дивизии генерала Панфилова и лично старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы.
«Волоколамское шоссе» — книга о том, что командир обязан думать. Это метанавык, полезный в любом деле, в том числе в управлении людьми и процессами. Я предлагаю вам поучиться менеджменту у комбата Баурджана Момыш-Улы и хочу показать несколько отрывков из этой книги.
Об обучении команды
Люди с вечера готовились к маршу, ночью отдыхали, а на зорьке, когда еще не выкатилось солнце, батальон был выстроен.
Вам, не побывавшему солдатом, наверное, показалось бы, что перед вами грозная воинская часть: ряды хорошо выровнены; на винтовках поблескивают новенькие штыки; бойцы, как один, в полном снаряжении; как один — в скатках, с противогазами и саперными лопатками в зеленоватых невыцветших чехлах, со стальными касками, притороченными к вещевым мешкам; на поясных ремнях, слегка оттягивая их, висят гранаты и подсумки с боевыми патронами — по сто двадцать на бойца.
Слегка оттягивая… А у многих и не слегка — глаз сразу отметил это. Я видел нетуго свернутые, разбухшие скатки; вещевые мешки с неподтянутыми лямками; гранатные сумки, свисающие на живот. Лишь немногие выделялись настоящей солдатской подгонкой. Среди таких был Курбатов.
Вызвав Курбатова из строя, я сказал:
— Товарищи! Вот младший командир, который подготовил снаряжение для марша, как положено солдату; на марше ему будет легче, чем другим. Посмотрите, как у него все прилажено, как подтянут у него ремень! Я двадцать раз объяснял вам это, показывал, но вы все-таки не понимаете. Наверное, мой язык недостаточно остер. Больше говорить я не буду, я предоставлю слово вашей скатке, вашей лопате, вещевому мешку. Пусть они поговорят с вами. Думаете, у них нет языка? Есть! И поострей, чем у меня! Боец Гаркуша, ко мне!
Подбежал всегда улыбающийся курносый Гаркуша. Гранатная сумка сползала у него наперед и болталась на ходу.
— К маршу готов?
— Готов, товарищ комбат.
— Становись рядом с Курбатовым. Боец Голубцов, ко мне!
У Голубцова скатка была так толста, что налезала на щеку. Вещевой мешок лежал не на спине, а на мягком месте.
— К маршу готов?
— Готов, товарищ комбат.
— Становись рядом с Гаркушей.
Набрав таким образом человек десять, на которых все особенно обвисло, я поставил их в голове колонны.
— Батальон, смирно! Напра-во! За мной, шагом марш!
Мы двинулись.
Я пошел рядом с теми, кого вызвал, кося на них глазом. Минут десять — пятнадцать они шагали легко. Гранатная сумка все время чуть-чуть постукивала Гаркушу между ног. Наконец к сумке потянулась рука, чтобы сдвинуть.
Голубцову захотелось оттолкнуть скатку — грубый шинельный ворс стал натирать шею.
Третьего саперная лопата ударяла по заду.
Они на ходу поправляли — это не помогало.
Еще через десять минут Гаркуша перегнулся назад и выпятил живот, чтобы сумка не болталась. Поймав мой взгляд, он через силу улыбнулся. Голубцов, вертя шеей, старался лицом отпихнуть скатку. Ему стал досаждать и вещевой мешок. Сунув руку под лямку. Голубцов хотел незаметно подтянуть мешок вверх. А Гаркуша уже не выпячивал живота. Он шел скособочившись и замедляя шаг.
Я приказал:
— Гаркуша! Шире шаг! От Курбатова не отставать!
Проклятая сумка опять стала ударять.
Так мы прошли шесть километров. Я опять показал бойцам Курбатова, потом крикнул:
— Гаркуша, ко мне!
Он подбежал, согнувшись. В строю засмеялись.
— Ну, Гаркуша, докладывай. К маршу готов?
— Когда я расшвыриваю жидкий накат в твоем окопе, я делаю это для тебя. Ведь там не мне сидеть. Когда я ругаю тебя за грязную винтовку, я делаю это для тебя. Ведь не мне из нее стрелять. Все, что от тебя требуют, все, что тебе приказывают, делается для тебя.
Дать бойцу ошибиться, причём в безопасных учебных условиях, — лучшее, что может сделать командир-учитель. Усвоить урок, помнить о том, что халтура обязательно аукнется тебе самому и никогда не повторять ошибку — критерий профпригодности сотрудника.
О дедлайнах
Отдавая какие-либо приказания, Панфилов никогда не забывал проверить, выдержан ли срок исполнения. У него был излюбленный жест — поглаживать большим пальцем выпуклое стекло карманных часов. Иной раз казалось, он ласкает любимое маленькое существо. В случае опоздания он требовал объяснений. […]
В мою память врезался незначительный случай.
По поручению генерала я с красноармейцем принимал и перевозил в склад первый миномет, прибывший в адрес дивизии. Панфилов захотел посмотреть миномет. Я крикнул из окна помогавшему мне красноармейцу:
— Тащи со склада миномет сюда. Скорее! Чтобы через пять минут был здесь!
Повернувшись, я увидел, что Панфилов, прищурившись, смотрит на меня. Это был тот же иронический взгляд, под которым я однажды покраснел.
— Через пять минут, товарищ Момыш-Улы, он не успеет, — сказал генерал.
Панфилов ничего к этому не добавил. Но меня поразило это простенькое замечание. Сколько раз я, не думая, покрикивал этак: «Через пять минут». А Панфилов думал.
Нереалистичные дедлайны и систематический аврал — реалии работы IT-индустрии. Но давайте скажем честно: очень часто они создаются искусственно. Этого можно и нужно избегать.
Читайте также
Как управлять проектом и не сойти с ума
О точности формулировок
Раздумывая, и я употреблял шаблонные слова: сбив, прорвавшись, подавляя… Но что это такое? Почему подавляя? Как это происходит?
Рахимов докладывал спокойно, деловито, немногими словами. Это я очень ценил в нем: точность выражения. Он был точным даже в том, чего не знал, — об этом он так и говорил: не знаю.
— Какой у нас процент активных пользователей?
Маркетологи и менеджеры любят задавать вопросы подобным образом. Не поясняя, разумеется, и даже, думаю, не понимая сами, что они имеют в виду под активностью, какой период надо брать и от какого целого считать процент. Получив ответ «42%», они полностью удовлетворяются. Мой любимый пример такого подхода — просьба посчитать что-то за год. Я всегда переспрашиваю: «За последние 365 дней или за календарный год?»
Следите за эффективностью вашего маркетинга. Закажите
Отчётность в Power BIОб удалённой работе
Когда тебе ясно, что ты должен делать, то именно в этом и заключено управление. Если всем ясна задача, то можно драться разрозненными группами, без телефона, без посыльных — и все-таки бой будет управляем…
Если поднять каждого исполнителя на уровень выше его текущего процесса, ввести в курс общей задачи, он сможет многие вопросы решать автономно, но при этом грамотно. Удалёнка должна функционировать без микроменеджмента.
О плане внедрения
В течение двух-трех дней мы отработали задачу. По всем пяти направлениям прошли взводы, промерили маршруты солдатскими шагами. Был составлен документ, в котором мы указали расстояния, расчет времени на сбор, на движение, на развертывание.[…] Генерал задал еще несколько вопросов, потом ласково похлопал меня по плечу. Видимо, документ его удовлетворил. Впрочем, следует сказать сильнее: доставил удовольствие. Ведь если подчиненный понял, схватил твою мысль, сделал именно то, чего ты ждал, чего хотел, — это большая радость.[…]
— Товарищ капитан, разрешите позвонить.
— Пожалуйста.
Я вызвал штаб батальона.
— Рахимов?
— Я.
— Приготовиться по пятому.
Весь приказ — эти три слова. Их было достаточно, чтобы поднять батальон. Вступил в действие документ, над которым мы кропотливо потрудились. Я положил трубку.
Не всегда нам удаётся получить удовольствие от разработки ТЗ, отчёта или дашборда, потому что действуем в сжатые сроки, без должного погружения в бизнес-процессы, не видя конечной цели заказчика. В итоге получается документ, от которого сам бизнес не получает ни удовольствия, ни отдачи. И внедрить что-нибудь в соответствии с планом не получится, если план составляется без «промерки маршрутов солдатскими шагами». Важно помнить, что мы делаем общее дело, в котором вклад каждого ценен и имеет последствия.
О психологическом климате
Вскакиваю в седло. Подмывает пустить Лысанку во весь дух. Нет, нельзя вносить смятение в души солдат. И, нарочно придерживая коня, с виду спокойный, я рысцой еду по улице.
Наутро я опять объезжал участок. Как и вчера, бойцы рыли окопы. Но они были мрачны. Ухо нигде не улавливало смеха, взгляд не встречал улыбок. Тяжело быть командиром невеселой армии.
— Привет ему! — сказал Панфилов. — Не забудьте передать. Каждый солдат, товарищ Момыш-Улы, хочет теплого слова за честную службу.
Знаете, руководитель, который в принципе задумывается о психологическом комфорте сотрудников, — это удача.
Читайте также
Внутряк: правила общения в рабочих чатах Email Soldiers
О чести командира
Поймете ли вы меня? Ведь это же был мой батальон, мое творение, куда я вложил все, чем обладал; батальон, о котором, по уставу, мне положено говорить: «я».
Пока команда чувствует это «я», с командой всё хорошо.
Возможно, вы замечали, что толковый учебник по какой-нибудь, к примеру, аналитической химии учит даже не химии, а жизни вообще. Вот так и с этой книгой. Читая, вспоминаешь столько всего — начальников, ни разу не сказавших подчиненным тёплого слова, ТЗ, от которого ни одна душа не получила удовольствия, дедлайнов типа «это нужно вчера» — и думаешь: действовать вдумчиво и без истерик — профессиональная обязанность каждого. Даже в мирное время.
Обсудить любой материал можно в CRM-Chat. А дополнительные полезности выходят в нашем Телеграм-канале Маркетинг за три минуты.
P.S.
Синченко подает пачку «Беломора».
— Последняя, товарищ комбат.
Ко мне подходят пулеметчики Блоха, Мурин, Галлиулин. С ними и Гаркуша. Все испачканы землей. Белесые брови невысокого Блохи потемнели, на них осела черная пыль взрывов и кладбищенская черная земля, к которой сегодня, наверное, не раз приникали пулеметчики. Вытянувшись, Блоха говорит:
— Товарищ комбат, разрешите доложить. Пулемет разбит.
Вяло отвечаю:
— Ладно… Разбит так разбит.
С разных сторон бойцы сходятся к моему пню, слушают наш разговор.
Надрываю пачку «Беломора», предлагаю:
— Что же, товарищи, закурим.
Но ни одна рука не поднимается, никто не притрагивается к папиросам. Блоха отрицательно поводит головой. Мурин тоже молча отказывается, вертит тонкой шеей. Даже лукавый курносый Гаркуша сейчас смотрит в сторону.
— Курите же! Гаркуша, закуривай.
Чувствую, что Гаркуша колеблется. Но вот он взглянул прямо на меня:
— Нет, товарищ комбат. Курите сами. Нас много, всем не хватит.
— Почему не хватит? По затяжке и то хорошо.
— Нет, товарищ комбат.
Поворачиваюсь, нахожу взглядом пшеничные, порыжелые от табачного дыма усы Березанского.
— Березанский, тащи папиросу.
— Нет, товарищ комбат.
Я с удивлением оглядываю бойцов. Нет, удивление — не то слово. Трудно солдату проговорить «нет», когда ему предлагают папиросу. Но мои солдаты отказались. Я их муштровал, был беспощаден, лишал отдыха, не давал подчиниться усталости, не позволял бежать от пуль, а они… Они сейчас не хотели лишить меня хотя бы одной папиросы.
— Ну, как хотите.
Сам я взял в зубы папиросу, зажег спичку, последил за огоньком. Маленькое пламя добралось к пальцам, обожгло, я отбросил спичку. Надкушенная папироса вернулась на свое место в пачку. В ту минуту и я не смог курить. Посидел еще немного. Глубоко вздохнул, крикнул:
— Командиры рот, ко мне!
Командиры подбежали. Я сказал:
— Будем двигаться… Стройте людей…
Момыш-Улы помолчал.
— Нет, это было не удивление, — вновь произнес он, возвращаясь к сказанному. — Душа многострунна. Усталость, уныние, горечь, радость, гордость, любовь к своим бойцам — все переплелось вместе… Что еще сказать? Маленькая история в лесу, история последней пачки «Беломора», запала в память как одно из самых острых переживаний войны. Это тоже один из кульминационных пунктов, одна из вершин нашей повести… Поставим здесь большую точку.
